Иркутский журналист Константин Житов вместе с Валентином Распутиным и с Альбертом Гурулёвым частенько «бегал» за ягодой, черникой, брусникой – сибирскими средствами от всех болезней. Как уточняет А. С. Гурулёв, «сибирское слово «сбегать» никакого бега не предусматривает. «Сбегать за ягодой» означает, в данном случае, поездку на машине, а потом – пеший ход по лесной тропе, а то и вовсе без тропы, ориентируясь больше по солнцу, да ещё по какому-то древнему, не объяснимому самому себе чувству» (А. Гурулёв «А жизнь всё-таки смеялась…». Сибирь, 2015, № 2). Возможность отрадного общения с сибирской тайгой, прикосновения к живой тайне леса заставляла ягодников долго идти пешком, пробираться по валежинам и мхам, кустам, через старые стволы деревьев и упавшие ветки, терпеть укусы комаров и мошки. Холодными сибирскими ночами сидели у костра, спали в палатке. Ходили по берегам Байкала, ездили в Качуг, на родину Кости Житова, где он был проводником.

Воспоминания друзей об ягодных поездках яркие: «Костя – это Костя. Работящий газетчик, с явным уклоном в торопливое репортёрство, книгочей и непоседа, говорун и смехач, познавший сиротство и детдом, мог – мы это знали – поставить личный ягодный успех выше общественного интереса», но даже «сердиться на Костю долго невозможно» (А. Гурулёв «А жизнь всё-таки смеялась…». Сибирь, 2015, № 2). Так же тепло относился к Константину Яковлевичу и Валентин Григорьевич, ценя его самозабвенную преданность и искренность. Разборчивый в отношениях с людьми писатель дорожил этой дружбой и часто приглашал Константина Яковлевича с собой в поездки как журналиста и советчика. Доверие Валентина Распутина многого стоило. Так благодаря расположению писателя Костя Житов стал обладателем нескольких его рукописей, редких еще и тем, что Валентин Григорьевич обычно их не берёг, выбрасывал их или сжигал на даче после перепечатки на машинке. Скромность Валентина Распутина не позволяла придавать им большое значение.